Мы еще немного болтаем о чем-то отстранённом, а потом подруга уходит домой.

Мы с сыночком остаемся одни, как и всегда.

Я уже привыкла, что в моей жизни есть лишь он, главный в мире человечек, мой сынок.

Подхожу к кроватке и смотрю на него. Стараюсь даже не дышать, чтобы не спугнуть такой сладкий детский сон.

Так всегда бывает: сначала от усталости не можешь дождаться, когда же он заснет, а потом быстро начинаешь скучать, и стоишь вот так, в ожидании, пока твой комочек счастья проснется.

Маленький носик тихонько сопит. И этот едва уловимый звук я, кажется, могу слушать вечно.

Хочется погладить сына, но я держусь. Не хочу разбудить. Пусть спит. Растет. Сил набирается.

Макар очень похож на своего отца. Очень.

Да, он еще совсем малыш, но ярко выраженные черты внешности Мирона отчетливо прослеживаются в маленьком милом личике сыночка.

Какой же он красивый! Тот же разрез глаз, форма ушек, серьезное выражение на лице. Только взглянешь на него – сомнений не останется, что Макарка сын известного миллионера.

Только вот самому Богданову о ребенке лучше ничего не знать.

Сынок начинает кряхтеть, и я замираю.

Он переворачивает голову, и я замечаю, что в уголке его рта, что был раньше скрыт от моих глаз, засохла тоненькая молочная струйка. Не знаю почему, но такая картина каждый раз умиляет меня.

Маленький розовощекий карапуз. Так и хочется потискать.

Рядом с ним все проблемы отходят на второй план. Сын будто вселяет мне веру в лучшее, в светлое будущее, что обязательно ждет нас. Я верю.

Все в этом мире возвращается бумерангом. И нашим обидчикам вернется.

Всем обидчикам.

И тем, кто качает деньги, и тем, кто подставил меня год назад.

Но и нам обязательно воздастся за все, что мы пережили. Я верю. И всегда буду верить.

Выхожу из комнаты, и закрываю за собой дверь. Но неплотно. Так, чтобы можно было с легкостью услышать кряхтение малыша.

Усаживаюсь за стол, и обессилено опускаю голову на руки.

Если честно, я в тупике. Просто не знаю, что делать.

Эти коллекторы меня до смерти напугали. Думала, они убьют меня прямо в подъезде или, того хуже, изнасилуют сначала. Они же обещали мне грязную работу в каком-то клубе, если я не верну деньги к их следующему приходу.

А я не верну. Взять их попросту негде.

Хозяйка квартиры приедет за оплатой через два дня. Я снова сообщу, что денег нет, за что она вышвырнет нас с Макаром со своей жилплощади.

Может, стоило рассказать Кате? Одна голова хорошо, а две лучше?

Нет. Мотаю головой, как бы подтверждая самой себе, что не стоит вешать на других свои проблемы.

Немного подумав, я все же решаюсь на отчаянный шаг. Ситуация у меня безвыходная. И все, что мне остается – идти на поклон к Богданову. Умолять, чтобы он вернул меня в ресторан.

ГЛАВА 4

Аня

Утро воскресенья начинается очень тяжело.

Я почти не спала ночью, и теперь чувствую себя ужасно. Все думала, стоит ли наведываться к бывшему с претензиями. Он же и слушать не станет.

Только разозлится сильнее. Не дай Бог, начнет копать под меня и узнает о сыне.

Об этом предупреждает здравый смысл, а вот безысходность, что подталкивает в спину, вынуждает меня пойти на губительный шаг.

Звоню Кате сразу, пока не передумала, потому что с каждым часом эта идея становится все бредовее.

Та возмущается немного, как обычно, но, видимо, тоже понимает, что если дело выгорит – я смогу заработать денег.

Понедельника жду с замирением сердца. Страшно. Больно. Нервничаю очень сильно. Особенно за то, чтобы не упасть в грязь лицом. Не потерять дар речи, когда снова встречусь со своим наваждением лицом к лицу.

– Как бы я хотела, чтобы твой папа жил с нами, – сообщаю сыночку, пока тот, обхватив маленьким ротиком мой сосок, с жадностью завтракает.

Глажу его по голове, не в силах скрыть умиления.

– Кушай, маленький, кушай… Станешь большим и сильным, как твой отец… Ты не думай, он совсем не плохой человек, просто не хочет услышать маму. Верит всем, кроме нее.

Соленая слеза катится по щеке. Я быстро смахиваю ее, и стараюсь взять себя в руки. Дети все чувствуют. Твой страх. Тревогу. Переживания.

Макарка тоже становится беспокойным, когда я много нервничаю.

Мой малыш. Ни к чему ребенку такие страдания. Нужно быть сильной ради него.

– Уф, чуть не опоздала! – запыхавшаяся Катя забегает в комнату. – Пробки жуткие! Ненавижу утро понедельника. А кто это у нас тут так сладко чмокает? – наигранным детским голосом подруга обращается к моему сыну. – Мамка убежит по делам, а мы с тобой гулять пойдем. На коляске будем кататься.

– Катюх, я что-то не уверена, – делюсь своими сомнениями с подружкой.

– Советовать ничего не буду, – отрезает она. – Ты меня все равно никогда не слушаешь.

– Ты просто не знаешь Мирона, – пытаюсь оправдаться я.

– И узнавать не хочу. Ох, наелся, – переводит тему. – Смотри, как отвалился! Забавный такой. Давай его сюда.

Передаю ребенка подруге, и запахиваю полы халата.

– Так ты идешь или нет? У меня дела после обеда, так что если собралась – шуруй давай, пока я добрая. А мы с тобой, щекастик, пойдем менять подгузник.

Надеваю платье и укладываю волосы. Не хочу предстать перед Мироном в образе потасканной заботами мамочки грудничка.

Снова вижу в зеркале такой забытый образ. Пухлые губы. Карие глаза. Широко распахнутый взгляд. Волосы темного, почти черного цвета, что спадают на плечи легкими волнами.

Белоснежка. Так ОН называл меня.

Ты моя Белоснежка.

Не знаю, что руководит мной в этот момент, но я достаю с полки широкий красный ободок. Он очень подходит платью.

– Белоснежка… – шепчу одними губами, понимая, что вправду похож.

Воспоминая врываются в сознание острой болью. Стирают барьеры и преграды, что я ежедневно старательно возвожу там, во избежание радужных картинок из прошлого, которые теперь перепачканы в крови моих сердечных ран.

«Я никому тебя не отдам. Никому, слышишь?» – слова Мирона терзают изнутри. Я слышу их слишком часто. От них очень горько. Порой, кажется, что эти короткие фразы из прошлого могут убить.

Московские улицы встречают меня довольно жарким утром.

Сначала мне хотелось уладить все поскорее, и я спешила на встречу с бывшим. Но потом, чем ближе оказывалась к зданию его компании, тем медленнее и тяжелее становился мой шаг.

Моя дорога на Голгофу.

Перед стекло-бетонной махиной, я окончательно замедляюсь.

Страх за свою жизнь и жизнь сына буквально вынуждает меня двигаться вперед, следуя по пятам. Если обернуть – попаду в его цепкие лапы.

Я нарочно представляю перед собой уродливые морды коллекторов. Вот для чего я здесь. Чтобы больше никогда их не видеть.

Это придает уверенности.

В здание прохожу с опаской. Раньше меня тут хорошо знали, и пропускали без проблем.

Теперь же… Не уверена, что и на порог пустят.

– Ваши документы? – просит охранник, когда я миную рамку металлоискателя.

Протягиваю ему паспорт.

– И сумку покажите.

Показываю.

– Идете куда? – для проформы спрашивает мужчина.

– Мирон Богданов.

Он что-то записывает в журнал, и пропускает меня.

Вот и все. Пути назад больше не будет.

Лифт едет слишком медленно. В нем слишком душно.

Сердце колотится на предельной скорости.

Мне кажется, я могу передумать. Я, честное слово, рискую сорваться на бег, когда, наконец, окажусь на нужном этаже.

Соседи по поездке начинают обращать на меня внимание. Наверное, сейчас я очень нервная, и эту нервозность заметно невооруженным взглядом.

Очередная остановка, и последний пассажир покидает лифт.

Заледеневшими пальцами нажимаю кнопку с номером последнего этажа.

Двери мучительно медленно захлопываются. Неторопливое движение кабины снова слишком сильно на меня давит.

Ну вот и все. Я на месте. И трусливо забиться в угол лифта, ожидая, пока тяжелые дверцы сомкнутся вновь, пряча меня – не мой вариант.